Литфорум

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Литфорум » Что читаем? Обсуждаем » Проза


Проза

Сообщений 1 страница 6 из 6

1

...  В нашем доме был маленький гастрономический магазин. Ничего  больше  не
оставалось, как взломать его. Задняя дверь магазина выходила во двор. Пекарь
сбил с нее топором замок, и мы по очереди бегали по ночам в
     этот магазин и набирали сколько могли колбас, консервов и сыра.
     Светило  зарево,  и  надо было  прятаться  за  прилавками,  чтобы через
разбитую витрину нас не заметили юнкера из "Униона". Кто знает, что им могло
прийти в голову.
     Первая  ночь  прошла  удачно, но на  вторую  в башне углового  дома  на
Бронной засел стрелок-красногвардеец. С этой башни наш двор был хорошо виден
при свете пожара, и  стрелок, сидя и покуривая,  постреливал по каждому, кто
появлялся во дворе.

     Как раз выпала моя очередь. В магазин я проскочил удачно,-- стрелок или
не заметил меня, или не успел выстрелить.

     До  сих  пор я  помню этот магазин.  На  проволоке  висели  обернутые в
серебряную  бумагу копченые колбасы.  Красные  круглые сыры на прилавке были
обильно политы хреном из разбитых пулями банок. На полу стояли едкие лужи из
уксуса,  смешанного  с коньяком и ликером. В  этих  лужах  плавали  твердые,
покрытые рыжеватым налетом маринованные белые грибы. Большая фаянсовая бочка
из-под грибов была расколота вдребезги.

     Я быстро сорвал несколько  длинных  колбас и  навалил их на  руки,  как
дрова.  Сверху  я положил  круглый,  как  колесо, толстый швейцарский  сыр и
несколько банок с консервами.
     Когда я бежал обратно через  двор, что-то зазвенело  у меня под руками,
но я не обратил на это внимания.
     Я вошел  в дворницкую, и единственная  женщина, оставшаяся с нами, жена
дворника, бледная и  болезненная,  вдруг дико  закричала.  Я сбросил на  пол
продукты и увидел, что руки у меня облиты густой кровью.

     Через  минуту  все  в дворницкой повалились от  хохота, хотя обстановка
никак  не располагала  к  этому.  Все хохотали и соскабливали  с меня густое
томатное пюре.
     Когда я  бежал обратно, стрелок все же  успел  выстрелить, пуля пробила
банку с консервами, и меня всего залило кроваво-красным томатом.

     Хлеба у нас не было ни крошки.  Острый сыр, копченые колбасы и консервы
с перцем мы ели без хлеба и запивали холодной водопроводной водой.

     Мой хозяин вспомнил, что  у него на кухне остался мешок черных сухарей.
Я вызвался пойти за ними.
     Я осторожно  поднялся по черной лестнице,  заваленной битым кирпичом. В
кухне  из простреленной  водопроводной  трубы текла вода, и на  полу  стояла
густая жижа размокшей штукатурки.
     Я  начал шарить в буфете, разыскивая  сухари.  В  это время  с бульвара
послышались крики и топот ног. Я пошел в свою комнату, чтобы посмотреть, что
случилось. По бульвару цепью бежали с винтовками  наперевес красногвардейцы.
Юнкера отходили, не отстреливаясь.

     Впервые я  видел бой так  близко, под самым  окном  своей комнаты. Меня
поразили лица людей  -- зеленые, с  ввалившимися глазами. Мне казалось,  что
эти люди ничего не видят и не понимают, оглушенные собственным криком.

     Я  оторвался  от окна,  когда  услышал на парадной лестнице  торопливый
топот сапог. С треском распахнулась дверь с лестницы в переднюю и  с размаху
ударилась в  стенку.  С потолка, посыпалась  известка.  Возбужденный.  голос
крикнул в передней:
     -- Митюха, тащи сюда пулемет!

     Я  обернулся.  В дверях стоял пожилой человек  в ушанке и с  пулеметной
лентой  через  плечо.  В  руках  у  него  была  винтовка.  Одно мгновение он
пристально и дико смотрел на меня, потом быстро вскинул винтовку и крикнул:

     -- Ни с места! Подыми руки!

     Я поднял руки.
     -- Чего там, папаша? -- спросил из коридора молодой голос.

     -- Попался один,-- ответил человек  в ушанке.-- Стрелял. Из окна по нас
стрелял, гад! В спину!
     Только сейчас  я сообразил, что на мне  надета потрепанная студенческая
тужурка,  и  вспомнил, что,  по. словам пекаря, у Никитских ворот на стороне
Временного правительства дралась студенческая дружина.

     В комнату вошел  молодой рабочий в натянутой на уши кепке. Он вразвалку
подошел ко мне, лениво взял мою правую руку и внимательно осмотрел ладонь.

     --  Видать,  не  стрелял,  папаша,--  сказал он добродушно.--  Пятна от
затвора нету. Рука чистая.
     --  Дурья твоя башка!  -- крикнул  человек в ушанке.--  А  ежели  он из
пистолета стрелял, а не из винтовки. И пистолет выкинул. Веди его во двор!

     -- Все возможно,-- ответил молодой рабочий и хлопнул меня по плечу.-- А
ну, шагай вперед! Да не дури.
     Я все время молчал. Почему -- не  знаю.  Очевидно, вся  обстановка была
настолько безнадежной,  что  оправдываться  было  просто  бессмысленно. Меня
застали  в  комнате  на втором этаже  у выбитого окна,  в доме,  только  что
захваченном  красногвардейцами. На мне была  измазанная известкой и покрытая
подозрительными  бурыми пятнами  от томата студенческая тужурка. Что бы я ни
сказал, мне бы все равно не поверили.
     Я молчал, сознавая, что  мое молчание  -- еще одна тяжелая улика против
меня.

     -- Упорный, черт!  --  сказал  человек  в  ушанке.-- Сразу  видать, что
принципиальный.
     Меня повели во  двор. Молодой красногвардеец подталкивал  меня  в спину
дулом винтовки.
     Двор  был полон красногвардейцев. Они  вытаскивали  из разбитого склада
ящики и наваливали из них баррикаду поперек Тверского бульвара.

     -- В чем дело? -- зашумели красногвардейцы и окружили меня и обоих моих
конвоиров.-- Кто такой?
     Человек в ушанке сказал, что я стрелял из окна им в спину.

     --  Разменять его!  --  закричал  веселым голосом  парень  с  хмельными
глазами.-- В штаб господа бога!
     -- Командира сюда!
     -- Нету командира!
     -- Где командир?
     -- Был приказ -- пленных не трогать!

     -- Так то пленных. А он в спину бил.

     -- За это один ответ -- расстрел на месте.

     -- Без командира нельзя, товарищи!

     -- Какой законник нашелся.  Ставь его к стенке! Меня потащили к стенке.
Из  дворницкой  выбежала  простоволосая  жена   дворника.  Она  бросилась  к
красногвардейцам и начала судорожно хватать их за руки.

     -- Сынки, товарищи! --  кричала она.-- Да это ж наш  жилец. Он в вас не
стрелял. Мне жизнь не нужна, я больная. Убейте лучше меня.

     -- Ты, мать, не смей  без разбору никого жалеть,-- рассудительно сказал
человек в ушанке.-- Мы тоже не душегубы. Уйди, не мешайся.

     Никогда я не мог понять - ни тогда, ни теперь - почему,  стоя у стены и
слушая,  как щелкают  затворы, я  ровно  ничего  не  испытывал. Была  ли  то
внезапная  душевная тупость или  остановка  сознания  --  не знаю. Я  только
пристально  смотрел на угол  подворотни, отбитый пулеметной очередью, и ни о
чем не думал.  Но почему-то  этот угол подворотни  я  запомнил в  мельчайших
подробностях ...

Константин Паустовский "Начало неведомого пути" http://lib.ru/PROZA/PAUSTOWSKIJ/lifebook3.txt

0

2

-- Вам угодно видеть изображение Иисуса Христа кисти Рафаэля? -- учтиво
спросил его  старик; в звучности его внятного, отчетливого голоса было нечто
металлическое.
     Он поставил лампу на обломок колонны так, что  темный ящик был  освещен
со всех сторон.
     Стоило купцу произнести священные имена  Иисуса  Христа  и Рафаэля, как
молодой человек всем своим видом невольно  выразил любопытство, чего старик,
без  сомнения, и ожидал,  потому что он  тотчас же надавил пружину. Вслед за
тем створка красного дерева  бесшумно скользнула  в  выемку, открыв  полотно
восхищенному взору незнакомца. При виде этого бессмертного творения он забыл
все  диковины лавки, капризы  своего  сна, вновь стал человеком,  признал  в
старике  земное существо,  вполне живое, нисколько  не фантастическое, вновь
стал жить в мире реальном.  Благостная нежность, тихая ясность божественного
лика тотчас же подействовали  на него. Некое благоухание пролилось с  небес,
рассеивая  те  адские  муки,  которые  жгли  его  до  мозга  костей.  Голова
спасителя,  казалось,  выступала из мрака, переданного черным  фоном;  ореол
лучей  сиял вокруг его волос, от которых как будто и  исходил этот свет; его
чело, каждая  черточка его лица исполнены были красноречивой убедительности,
изливавшейся  потоками.  Алые губы  как  будто только  что произнесли  слово
жизни, и зритель искал  его  отзвука в  воздухе,  допытываясь его священного
смысла, вслушивался в тишину, вопрошал о нем грядущее,  обретал его в уроках
минувшего. Евангелие передавалось спокойной  простотой божественных очей,  в
которых  искали  себе прибежища  смятенные  души.  Словом, всю  католическую
религию  можно было  прочесть  в кроткой  и прекрасной  улыбке,  выражавшей,
казалось, то изречение,  к которому она, эта религия, сводится: "Любите друг
друга!  "   Картина  вдохновляла  на  молитву,  учила   прощению,  заглушала
себялюбие, пробуждала  все  уснувшие  добродетели.  Обладая  преимуществами,
свойственными  очарованию  музыки, это произведение  Рафаэля  подчиняло  вас
властным  чарам  воспоминаний,  и торжество было  полным --  о художнике  вы
забывали.   Впечатление  этого  чуда  еще  усиливалось  очарованием   света:
мгновениями казалось, что голова движется вдали, среди облака.
     --  Я  дал  за  это  полотно  столько золотых  монет,  сколько  на  нем
уместилось, -- холодно сказал торговец.
     --  Ну  что  ж,  значит  --  смерть!  --  воскликнул  молодой  человек,
пробуждаясь от  мечтаний. Слова  старика вернули его к  роковому  жребию,  и
путем  неуловимых выводов он спустился с высот последней надежды, за которую
было ухватился,
     -- Aral Недаром  ты мне показался подозрительным, -- проговорил старик,
схватив  обе руки  молодого человека  и,  как в тисках, сжимая  ему запястья
одной рукой.
     Незнакомец  печально улыбнулся  этому недоразумению  и  сказал  кротким
голосом:
     -- Не бойтесь,  речь идет  о моей смерти, а не о вашей... Почему бы мне
не сознаться в невинном обмане? -- продолжал он, взглянув на  обеспокоенного
старика.  --  До  наступления  ночи, когда  я могу  утопиться,  не привлекая
внимания  толпы, я пришел взглянуть  на ваши богатства.  Кто  не простил  бы
этого последнего наслаждения ученому и поэту?
     Недоверчиво  слушая  мнимого покупателя, торговец окинул  пронзительным
взглядом его угрюмое лицо. Успокоенный искренним тоном его  печальных  речей
или, быть  может, прочитав в его поблекших чертах зловещие знаки его участи,
при  виде  которых незадолго  перед  тем вздрогнули игроки, он  отпустил его
руки; однако подозрительность,  свидетельствовавшая  о  житейском  опыте, по
меньшей мере  столетнем, не совсем его оставила:  небрежно протянув  руку  к
поставцу, как будто только для того чтобы на него опереться, он вынул оттуда
стилет и сказал:
     -- Вы, вероятно, года три  служите сверх штата в казначействе и все еще
не на жалованье?
     Незнакомец не мог удержаться от улыбки и отрицательно покачал головой.
     -- Ваш отец чересчур грубо попрекал вас  тем, что вы появились на свет?
А может быть, вы потеряли честь?
     -- Если бы я согласен был потерять честь, я бы не расставался с жизнью.
     --  Вас освистали в  театре Фюнамбюль? Вы  принуждены сочинять куплеты,
чтобы  заплатить  за  похороны  вашей  любовницы?  А может  быть, вас  томит
неутоленная страсть к золоту? Или вы  желаете победить скуку? Словом,  какое
заблуждение толкает вас на смерть?
     -- Не ищите объяснений среди тех будничных причин, которыми объясняется
большинство самоубийств.  Чтобы  избавить себя от обязанности открывать  вам
неслыханные мучения, которые трудно передать словами, скажу лишь, что я впал
в глубочайшую, гнуснейшую, унизительную нищету. Я не собираюсь вымаливать ни
помощи, ни  утешений, --  добавил он с дикой гордостью,  противоречившей его
предшествующим словам.
     --  Хэ-хэ! --  Эти два  слога, произнесенные  стариком  вместо  ответа,
напоминали звук трещотки. Затем он продолжал: -- Не принуждая вас взывать ко
мне, не заставляя вас краснеть, не подавая  вам ни  французского сантима, ни
левантского парата, ни сицилийского тарена, ни немецкого геллера, ни русской
копейки,  ни  шотландского  фартинга,  ни  единого  сестерция и  обола  мира
древнего,  ни  единого  пиастра  нового  мира,  не предлагая  вам ничего  ни
золотом,  ни серебром,  ни  медью, ни бумажками,  ни  билетами, я  хочу  вас
сделать богаче, могущественнее, влиятельнее любого конституционного монарха.
     Молодой  человек подумал,  что  перед  ним старик,  впавший в  детство;
ошеломленный, он не знал, что ответить.
     -- Оглянитесь, --  сказал торговец и,  схватив вдруг лампу, направил ее
свет на стену, противоположную той, на которой висела картина. -- Посмотрите
на эту шагреневую кожу, -- добавил он...

Оноре де Бальзак "Шагреневая кожа" http://lib.ru/INOOLD/BALZAK/shagren.txt

0

3

Я  знал  таких  людей.  Они  приезжали  из  крошечных,
разграбленных до полной нищеты королевств  и княжеств,  они
жадно  ели  и пили,  вспоминая прокаленные солнцем  пыльные
улицы своих городов,  где в жалких полосках тени неподвижно
лежали  умирающие  голые  мужчины  и  женщины,   а  дети  с
раздутыми   животами   копались  в  помойках  на  задворках
иностранных консульств.  Они были переполнены ненавистью, и
им нужны были только  две  вещи:  хлеб  и оружие.  Хлеб для
своей  шайки,  находящейся  в оппозиции,  и  оружие  против
другой шайки,  стоящей у власти.  Они были самыми яростными
патриотами,  горячо и пространно говорили о любви к народу,
но всякую помощь извне решительно отвергали,  потому что не
любили ничего, кроме власти, и никого, кроме себя, и готовы
были во славу народа и торжества  высоких принципов уморить
свой народ - если понадобится,  до  последнего  человека  -
голодом и пулеметами. Микрогитлеры.
     - Оружие? Хлеб? - Спросил я.
     Он насторожился.
     - Да,  -  сказал  он.  -  Оружие  и  хлеб.  Только без
дурацких условий.  И по возможности  даром.  Или  в кредит.
Истинные патриоты никогда не имеют денег.  А правящая клика
купается в роскоши...
     - Голод? - Спросил я.
     - Все что угодно.  А вы тут купаетесь в роскоши.  - Он
ненавидяще  посмотрел  на  меня.  -  Весь  мир  купается  в
роскоши,  и только мы голодаем.  Но вы напрасно  надеетесь.
Революцию не остановить!
     - Да, - сказал я. - А против кого революция?
     - Мы   боремся   против   кровопийц  Бадшаха!   Против
коррупции  и  разврата  правящей  верхушки,  за  свободу  и
истинную демократию... Народ с нами, но народ надо кормить.
А вы нам заявляете: хлеб дадим только после разоружения. Да
еще   грозите  вмешательством...   Какая   гнусная   лживая
демагогия!  Какой  обман  революционных масс!  Разоружиться
перед лицом кровопийц -  это  значит  накинуть петлю на шею
настоящих борцов!  Мы отвечаем:  нет! Вы не обманете народ!
Пусть сложат оружие Бадшах и его молодцы!  Тогда посмотрим,
что надо делать.
     - Да,  -  сказал я.  - Но Бадшах,  вероятно,  тоже  не
хочет, чтобы ему накинули петлю на шею.
     Он резко  отставил бокал с пивом,  и рука его привычно
потянулась к кобуре. Впрочем, он быстро опомнился.
     - Я так и знал, что вы ни черта не понимаете, - сказал
он.  - Вы,  сытые,  вы  осоловели  от  сытости,  вы слишком
кичливы,  чтобы понять нас.  В джунглях вы бы не осмелились
так разговаривать со мной!
     В  джунглях я бы говорил с тобой  по-другому,  бандит,
подумал я и сказал:
     - Я действительно многого не понимаю.  Я, например, не
понимаю,  что случится после того,  как вы одержите победу.
Предположим, вы победили, повесили Бадшаха, если он, в свою
очередь, не удрал за хлебом и оружием...
     - Он   не  удерет.   Он  получит  то,   что  заслужил.
Революционный  народ раздерет его в клочья!  И вот тогда мы
начнем работать.  Мы  вернем территории,  отторгнутые у нас
сытыми соседями, мы выполним всю программу, о которой вопит
лживый  Бадшах,   чтобы  обмануть  народ...   Я  им  покажу
забастовки!  Они у меня  побастуют...  Никаких  забастовок!
Всех под ружье и вперед! И победим. И вот тогда...
     Он закрыл глаза, сладко застонал и повел головой.
     - Тогда вы будете сытыми,  будете купаться в роскоши и
спать до полудня?
     Он усмехнулся.
     - Я это заслужил. Народ это заслужил. Никто не посмеет
попрекнуть нас.  Мы будем есть и пить, сколько пожелаем, мы
будем жить в настоящих домах,  мы скажем народу:  теперь вы
свободны, развлекайтесь!
     - И  ни о чем не думайте,  - добавил я.  -  А  вам  не
кажется, что это все может выйти вам боком?

Аркадий и Борис Стругацкие "Хищные вещи века" http://lib.ru/STRUGACKIE/weshi.txt

0

4

Во  всех  представлениях  о мире,  начиная  с  самых архаических мифов,
присутствует  акт Сотворения.  Боги превращают Хаос в Космос - упорядоченное
целое, все  частицы которого связаны  невидимыми  нитями, струнами. Человек,
проникнутый космическим  чувством, ощущает  единство  Бытия,  а себя считает
обитателем огромного и прекрасного дома.
     Научная революция, Коперник, Галилей и Ньютон разрушили представление о
мире как гармоничном Космосе, "открыли" пространство и "выпрямили" время. Но
идея  взаимовлияния  вещей  сохранилась  -   уже  в   виде  механистического
детерминизма. Все в  мире сцеплено,  но теперь не чудесными струнами, а  как
шестеренки в  часах  - законом  всемирного  тяготения.  Земля  программирует
поведение брошенного камня.
     "Бог не  играет  в кости!" - вот кредо механики, даже в самых последних
ее  версиях.  Эта  вера  в то, что  влияние одного тела на поведение другого
совершенно точно  и однозначно, доходила до крайности. Лаплас утверждал, что
если бы ему  сообщили координаты и  импульс (массу, направление  и  скорость
движения) всех  частиц во  Вселенной, он мог  бы рассчитать  состояние  мира
(всех  его  частиц) в любой момент в прошлом и будущем.  Сейчас мы во многом
преодолели  такой  "крутой"  детерминизм,  признаем,  что  мир сложнее,  чем
механическая машина.
     В обыденной,  спокойной  жизни мы  на  взаимовлияние  вещей в  мире  не
обращаем внимания. Нам и в голову не приходит задуматься о том, что было бы,
если бы не было, например, трения. Если бы гвоздь не мог держаться в дереве,
а  гайку  нельзя  было  бы  затянуть на  болте.  Нас  не  удивляет, что куча
гладкого,  текучего  зерна, полежав немного, схватывается  в  очень  плотное
целое. Да что зерно, даже песчинки, совершенно твердые и гладкие, сцепляются
в куче  так,  что по ней можно ходить.  Но потопчись на этом песке,  разрушь
слабое взаимодействие песчинок,  и песок становится  зыбким, как вода, в нем
можно утонуть.
     Наше внимание привлекают не состояния покоя, не торчащий в доске гвоздь
и  не  мирная  гора  песка,  а  ситуации  слома  стабильной  системы,  смены
("перестройки")  ее  структуры  -  ситуации  катастроф.  Нас  поражает,  что
маленький, даже по капельке, ручеек может  размыть огромную плотину. И этого
ручейка нельзя  допускать  ни  в  коем случае, ибо  он  "запускает"  цепной,
самоускоряющийся процесс. Сдвинув  одну  песчинку, капля  немного  расширяет
поток воды. В нашу  культуру вошла голландская притча  о маленьком мальчике,
который  увидел, как через плотину сочится вода, и заткнул дырочку  пальцем.
Изнемогая, он простоял на своем посту, пока его не нашли взрослые.
     Когда мы познакомились с атомной энергией, людей поразило  это страшное
проявление порогового  эффекта. Вот, лежит совершенно инертный  кусок урана.
Добавь  к  нему микроскопическую  частичку,  в  идеале  - один  протон  -  и
происходит   ядерный   взрыв.   Возникла   критическая   масса,   в  которой
взаимодействие частиц переступило  через порог,  за которым - цепная реакция
деления ядер. Я помню, как много людей размышляло и говорило  об этом в 1945
году,  когда  американцы  взорвали  атомные  бомбы  в  Японии  и  в  газетах
напечатали популярное объяснение физики атомного взрыва.
     Пожалуй, еще  удивительнее  пороговые эффекты  при  неядерных  взрывах,
которые  происходят в  результате химических реакций и  накопления  тепла. В
порту   Гамбурга  на  причале  взорвалась  куча  азотных  удобрений,  обычно
совершенно невзрывоопасных. Только  потому, что куча была слишком  большой -
накопление  в  ней  свободных  радикалов  превысило критическую  величину  и
начались  процессы,  которых  никто  не  ожидал.  Приступая  к  исследованию
разветвленных   цепных    реакций,    Н.Н.Семенов    проделал   удивительные
эксперименты,  в которые долго было невозможно  поверить.  Он обнаружил, что
пары  фосфора  воспламеняются  в  присутствии  кислорода  в узком  диапазоне
давления.  И  вот,  в стеклянном баллоне, содержащем  смесь паров  фосфора с
кислородом,  происходила вспышка,  когда  он открывал кран, впуская в баллон
инертный газ аргон. Газ, которым  можно  тушить пожары! И  наоборот, горение
моментально прекращалось,  когда  в баллон с  пылающим газом  вводили чистый
кислород!
     Даже  системы  неживой  природы  образуют  такие сложные  комбинации  и
обнаруживают  такое  удивительное  и  сложное  поведение, что  почти всерьез
начинаешь принимать метафоры. Кажется, что они обладают памятью и мышлением.
Вот  облака  плывут, а  то  и  несутся по небу, долгое время  сохраняя  свою
причудливую  форму - четкую,  порой точеную. Почему тот  длинный, похожий на
шею лебедя выступ не распадается, не рассасывается  даже на ветру? Ведь  это
всего-навсего туман из  мельчайших капелек воды.  Почему так устойчив баланс
их взаимного притяжения и отталкивания? Почему тонкий хобот смерча бродит по
полю, а  потом  по деревне, как будто ищет чью-то избу,  с которой  ему надо
сорвать  крышу? Ведь  он не  распадается, не разваливается  на беспорядочные
порывы ветра, даже  натолкнувшись на большое препятствие. Вот, разметал кучу
досок,  кажется,  все,  разрушился.  Нет,  смотришь,  через  десяток  метров
восстановил свое строение, закрутил с той же скоростью, побрел дальше.
А ведь  в  этих неорганических  системах взаимодействие сводится  всего
лишь  к переносу  массы  и энергии. Воспринимать и перерабатывать информацию
они, в строгом смысле слова, не могут. Когда же мы переходим в царство живой
природы,  мы  видим   такую  изощренность  и  сложность  во   взаимодействии
"соучастников",  что  только  привычка   и  спасительная  нелюбознательность
позволяет нам жить и  заниматься своими делами. Иначе бы мы только созерцали
и размышляли. Даже знакомство с самым элементарным актом  записи, хранения и
считывания генетической информации пробуждает религиозное чувство. Как могло
это  чудо  возникнуть  из  каких-то  случайных скоплений азотистых  веществ,
какой-то слизи, методом проб  и перебора? Разве  могло  для  создания  этого
механизма через простую эволюцию хватить времени у Вселенной?

Сергей Кара-Мурза "Манипуляция сознанием" http://lib.ru/POLITOLOG/karamurza.txt

0

5

Я - кончивший курс гимназист, а теперь мне  уже  двадцать  первый  год.
Фамилия моя Долгорукий, а юридический отец мой -  Макар  Иванов  Долгорукий,
бывший дворовый господ Версиловых. Таким образом, я - законнорожденный, хотя
я, в высшей степени, незаконный сын, и происхождение мое  не  подвержено  ни
малейшему сомнению. Дело произошло таким образом: двадцать  два  года  назад
помещик Версилов (это-то и есть мой отец), двадцати пяти лет,  посетил  свое
имение в Тульской губернии. Я предполагаю, что в это время он был еще чем-то
весьма безличным. Любопытно, что  этот  человек,  столь  поразивший  меня  с
самого детства, имевший такое капитальное влияние на склад всей души моей  и
даже, может быть, еще надолго заразивший собою все мое будущее, этот человек
даже и теперь в чрезвычайно многом остается для меня  совершенною  загадкой.
Но, собственно, об этом после. Этого так не расскажешь. Этим человеком и без
того будет наполнена вся тетрадь моя.
     Он как раз к тому времени овдовел, то есть к двадцати пяти годам  своей
жизни. Женат  же  был  на  одной  из  высшего  света,  но  не  так  богатой,
Фанариотовой, и имел от нее сына и дочь. Сведения об этой,  столь  рано  его
оставившей, супруге довольно у меня неполны и теряются в моих материалах; да
и много из частных обстоятельств жизни Версилова  от  меня  ускользнуло,  до
того он был всегда со мною горд, высокомерен, замкнут и небрежен,  несмотря,
минутами, на поражающее как бы смирение его передо  мною.  Упоминаю,  однако
же, для обозначения впредь, что он прожил в  свою  жизнь  три  состояния,  и
весьма даже крупные, всего тысяч на четыреста с лишком  и,  пожалуй,  более.
Теперь у него, разумеется, ни копейки...
     Приехал он тогда в деревню "бог знает зачем", по крайней мере  сам  мне
так  впоследствии  выразился.  Маленькие  дети  его  были  не  при  нем,  по
обыкновению, а у родственников; так он всю жизнь поступал с своими детьми, с
законными и незаконными. Дворовых в  этом  имении  было  значительно  много;
между ними был и садовник Макар Иванов Долгорукий. Вставлю здесь, чтобы  раз
навсегда отвязаться: редко кто мог столько вызлиться на свою фамилию, как я,
в продолжение всей моей жизни.  Это  было,  конечно,  глупо,  но  это  было.
Каждый-то раз, как я вступал куда-либо в  школу  или  встречался  с  лицами,
которым, по возрасту моему, был  обязан  отчетом,  одним  словом,  каждый-то
учителишка, гувернер, инспектор, поп - все, кто угодно, спрося мою фамилию и
услыхав, что я Долгорукий, непременно находили для чего-то нужным прибавить:
     - Князь Долгорукий?
     И каждый-то раз я обязан был всем этим праздным людям объяснять:
     - Нет, просто Долгорукий.
     Это просто стало сводить меня наконец с ума. Замечу  при  сем,  в  виде
феномена, что я  не  помню  ни  одного  исключения:  все  спрашивали.  Иным,
по-видимому, это совершенно было не нужно; да и не знаю, к какому  бы  черту
это могло быть хоть кому-нибудь нужно? Но все спрашивали,  все  до  единого.
Услыхав, что я просто Долгорукий, спрашивавший  обыкновенно  обмеривал  меня
тупым и глупо-равнодушным  взглядом,  свидетельствовавшим,  что  он  сам  не
знает, зачем спросил, и отходил прочь.  Товарищи-школьники  спрашивали  всех
оскорбительнее. Школьник как спрашивает новичка? Затерявшийся и конфузящийся
новичок, в первый день поступления в школу (в какую бы  то  ни  было),  есть
общая жертва: ему приказывают, его дразнят, с ним обращаются как  с  лакеем.
Здоровый и жирный мальчишка вдруг останавливается  перед  своей  жертвой,  в
упор  и  долгим,  строгим  и  надменным  взглядом  наблюдает  ее   несколько
мгновений. Новичок стоит перед ним молча, косится, если  не  трус,  и  ждет,
что-то будет.
     - Как твоя фамилия?
     - Долгорукий.
     - Князь Долгорукий?
     - Нет, просто Долгорукий.
     - А, просто! Дурак.
     И он прав: ничего нет глупее,  как  называться  Долгоруким,  не  будучи
князем.

Федор Достоевский "Подросток" http://az.lib.ru/d/dostoewskij_f_m/text_0090.shtml

0

6

Городничий, к которому Рыжов обратился за квартальничьим местом, разумеется, не задавал себе никакого вопроса о его способности к взятке. Вероятно, он думал, что на этот счет Рыжов будет, как все другие, и потому у них особого договора на этот счет не было. Городничий принял в соображение только его громадный рост, осанистую фигуру и пользовавшуюся большою известностью силу и неутомимость в ходьбе, которую Рыжов доказал своим пешим ношением почты. Все это были качества, очень подходящие для полицейской службы, которой добивался Рыжов, -- и он был сделан солигаличским квартальным, а мать его продолжала печь и продавать свои пироги на том самом базаре, где сын ее должен был установить и держать добрые порядки: блюсти вес верный и меру полную и утрясенную.
   Городничий сделал ему только одно внушение:
   -- Бей без повреждения и по касающему моего не захватывай.
   Рыжов обязался это исполнять и пошел действовать, но вскоре же начал подавать о себе странные сомнения, которые стали тревожить третью особу в государстве, а самого бывшего Алексашку, а ныне Александра Афанасьевича, доводить до весьма тягостных испытаний.
   Рыжов с первого же дня службы оказался по должности ретив и исправен: придя на базар, он разместил там возы; рассадил иначе баб с пирогами, поместя притом свою мать не на лучшее место. Пьяных мужиков частию урезонил, а частию поучил рукою властною, но с приятностью, так хорошо, как будто им этим большое одолжение сделал, и ничего не взял за науку. В тот же день он отверг и приношение капустных баб, пришедших к нему на поклон по касающему, и еще объявил, что ему по касающему ни от кого ничего и не следует, потому что за все его касающее ему "царь жалует, а мзду брать бог запрещает".
   День провел Рыжов хорошо, а ночь провел еще лучше: обошел весь город, и кого застал на ходу в поздний час, расспросил: откуда, куда и по какой надобности? С добрым человеком поговорил, сам его даже проводил и посоветовал, а одному-другому пьяному ухо надрал, да будошникову жену, которая под коров колдовать ходила, в кутузку запер, а наутро явился к городничему с докладом, что видит себе в деле одну помеху в будошниках.
   -- Проводят, -- говорит, -- они время в праздности и спросонья ходят без надобности, -- людям по касающему надоедают и сами портятся. Лучше их от ленивой пустоты отрешить и послать к вашему высокоблагородию в огород гряды полоть, а я один все управлю.
   Городничему это было не вопреки, а домовитой городничихе совсем по сердцу; одним будошникам могло не нравиться, да закону не соответствовало; но будошников кто думал спрашивать, а закон... городничий судил о нем русским судом: "закон -- что конь: куда надо -- туда и вороти его". Александр же Афанасьевич выше всего ставил закон: "в поте лица твоего ешь хлеб твой", и по тому закону выходило, что всякие лишние "приставники" -- бремя ненужное, которое надо отставить и приставить к какому бы то ни было другому настоящему делу, -- "потному".
   И учредилось это дело, как указал Рыжов, и было оно приятно в очах правителя и народа, и обратило к Рыжову сердца людей благодарных. А Рыжов сам ходит по городу днем, ходит один ночью, и мало-помалу везде стал чувствоваться его добрый хозяйский досмотр, и опять было это приятно в очах всех. Словом, все шло хорошо и обещало покой невозмутимый, но тут-то и беда: не сварился народ -- не кормил воевод, -- ниоткуда ничто не касалося, и, кроме уборки огорода, не было правителю прибылей ни больших, ни средних, ни малых.
   Городничий возмутился духом, вник в дело, увидал, что этак невозможно, и воздвиг на Рыжова едкое гонение.
   Он попросил протопопа разузнать, нет ли в бескасательном Рыжове какого неправославия, но протопоп отвечал, что явного неправославия в Рыжове он не усматривает, а замечает в нем некую гордыню, происходящую, конечно, от того, что его мать пироги печет и ему отделяет.
   -- Пресечь советую оный торг, ей ныне по сыну не подобающий, и уничтожится тогда ему оная его непомерная гордыня, и он прикоснется.
   -- Пресеку, -- отвечал городничий и сказал Рыжову: -- Твоей матери на торгу сидеть не годится.
   -- Хорошо, -- отвечал Рыжов и взял мать с ночвами с базара, а в укоризненном поведении остался по-прежнему, -- не прикасался.
   Тогда протопоп указал, что Рыжов не справлял себе форменного платья, и в пасхальный день, скупо похристосовавшись с одними ближними, не явился с поздравлением ни к кому из именитых граждан, на что те, впрочем, претензии не изъявляли.
   Это находилось в зависимости одно от другого. Рыжов не ходил за праздничными, и потому ему не на что было обмундироваться, но обмундировка требовалась, и она была у прежнего квартального. Все видели у него и мундир с воротом, и ретузы, и сапоги с кисточкой, а этот как ходил с почтою, так и оставался в полосатом тиковом бешмете с крючками, в желтых нанковых штанах и в простой крестьянской шапке, а на зиму имел овчинный нагольный тулуп и ничего иного не заводил, да и не мог завести на 2 руб. 87 коп. месячного жалованья, на которое жил, служа верою и правдою.
   К тому же произошел случай, потребовавший денег: умерла мать Рыжова, которой нечего было делать на земле после того, как она не могла на ней продавать пироги.
   Александр Афанасьевич схоронил ее, по общему отзыву, "скаредно", чем и доказал свою нелюбовь. Он заплатил за нее причту по малости, но по самой-то пирожнице даже пирога не спек и сорокоуста не заказал.
   Еретик! И это было тем достовернее, что хотя городничий ему не доверял и протопоп в нем сомневался, но и городничиха и протопопица за него горой стояли, -- первая за пригон на ее огород бударей, а вторая по какой-то тайной причине, лежавшей в ее "характере сопротивления".
   В этих особах Александр Афанасьевич имел защитниц. Городничиха сама ему послала от урожая земного две меры картофеля, но он, не развязывая мешков, принес картофель назад на своих плечах и коротко сказал:
   -- За усердие благодарю, а даров не приемлю.
   Тогда протопопица, дама мнительная, поднесла ему две коленкоровые манишки своего древнего рукоделья от тех пор, когда еще протопоп был ставленником, но чудак и этого не взял.
   -- Нельзя, -- говорит, -- дары брать, да и, одеваясь по простоте, я никакой в сем щегольстве пользы не нахожу.
   Тут и сказала протопопица мужу в злости задорное слово.
   -- Вот бы, -- говорит, -- кому пристало у алтаря стоять, а не вам, обиралам духовным.
   Протопоп осердился, -- велел жене молчать, а сам все лежал да думал:
   "Это новость масонская, и если я ее услежу и открою, то могу быть в большом отличии и даже могу в Петербург переехать".
   Так он этим забредил и с бреду составил план, как обнажить совесть Рыжова до разделения души с телом.

Николай Лесков "Однодум" http://az.lib.ru/l/leskow_n_s/text_0062.shtml

0


Вы здесь » Литфорум » Что читаем? Обсуждаем » Проза